– А как она попала в дом? – поинтересовался Иноземцев. – Она вам позвонила снизу и вы открыли дверь?
– Нет, что вы! – испугалась Собин. – Я не знаю, как она здесь очутилась. Мне никто не звонил… L’ange exterminateur! – в ужасе прошептала она.
– Ну-ну, – успокаивающе произнес Иноземцев. – Прямо так уж и ангел смерти пожаловал! Нормальный наемный убийца, только женского рода.
Он задумчиво побарабанил пальцами по столу.
– Вам надо принять что-нибудь успокоительное и прилечь, – сказал он и показал глазами Клер, что она должна помочь ему.
– Давай я провожу тебя в спальню, – заботливо прошептала Клер, обнимая Собин за плечи.
– Но ведь вы не уедете, не оставите меня одну! – беспомощно произнесла та. Губы ее жалко кривились и подрагивали.
– Конечно, нет, дорогая, – успокоила ее Клер. – Конечно, мы побудем с тобой.
Она вернулась и виновато посмотрела на Иноземцева.
– Бедняжка Собин, она так несчастна и одинока. У нее не было никого, кроме отца… Мсье Будрийон ужасно переживал из-за того, что она не вышла замуж, что у нее нет знакомых мужчин. Он считал, что виноват в этом. И вот теперь она осталась совсем одна.
– Ну, у нее есть вы, Клер. А это немало.
– Вы думаете, это большое утешение для одинокой, отчаявшейся женщины? Вы не обратили внимания, как она смотрела на вас, патрон?
– На меня?
– Да-да! И я знаю, что она в этот момент думала…
– Интересно?
– Она думала про меня. Думала, а почему все достается ей? У нее есть жених, у нее были другие мужчины, и вот теперь и этот мужчина – с ней. А почему не со мной? Бедняжка Собин!
Клер была искренне взволнована и удручена, но Иноземцев не стал погружаться в яростную пучину отношений двух школьных подруг. Не до того. Полезнее проанализировать ситуацию. Судя по всему, неугомонный мсье Будрийон действительно встретил какого-то старого знакомого по прошлой боевой жизни. И человек этот – очень опасен. Но мсье Будрийон, видимо, не заметил, что его тоже узнали и что за ним началась ответная охота… Вопрос только в том, представлял ли он опасность для этих людей как свидетель, очевидец каких-то темных дел? Или у него есть что-то, что им нужно? Какие-то документы, например фотографии, пленки, чьи-то свидетельства? Вряд ли Собин нужна им сама по себе, вряд ли она лично может им помешать. Значит, приходили за чем-то другим…
Иноземцев задумчиво посмотрел на пригорюнившуюся Клер. Нужно выяснить, не оставил ли Будрийон какие-то документы, связанные с работой в Южной Америке? Если они есть, если они действительно представляют интерес… Но для начала надо, чтобы Собин уехала из Парижа на какое-то время. Просто уехала. Все равно куда. Не устанавливать же рядом с ней круглосуточный пост!
Потом были долгие уговоры, и Иноземцев стал уже терять терпение, когда Собин наконец согласилась немедленно уехать к тете в Лион при условии, что они довезут ее до вокзала и посадят на поезд. Перед тем как запереть дверь, она принесла старый потертый кожаный портфель и протянула его Иноземцеву.
– Тут все документы отца, связанные с Южной Америкой. Я не хочу больше их видеть.
Иноземцев посмотрел на портфель и спросил себя: а нужно ли тебе, милый друг, с этим связываться? Бумаги опасные. И очень.
Но он все же протянул руку и взял портфель.
Ледников неторопливо брел по Монпарнасу, направляясь к Люксембургскому саду, и пытался разобраться в своих впечатлениях от неожиданной встречи у Ренна. Что-то случилось!.. Filer un mauvais coton! То есть покатилось под гору, как говорят французы. И уже не остановишь. Это он понимал прекрасно. С усмешкой бормотал про себя из Пушкина: «Но узнаю по всем приметам болезнь любви в душе моей!..» Ну уж сразу и любви, одернул он себя. Просто парижский воздух действует. И женщина, конечно, необычная – первая леди Франции как-никак! Но при этом – явно подавленная, растерянная, глаза молят о помощи.
Ренн очень скоро оставил их вдвоем, был ничего не значащий разговор, где важны были не слова, а какие-то иные смыслы и чувства, из которых вдруг неопровержимо выплыло это самое «Что-то случилось!» И теперь все возможно… Во время разговора она вдруг неожиданно оживлялась, а потом уходила в себя, словно прислушиваясь к себе и пытаясь разобраться, что с ней происходит.
А потом было прощальное пожатие рук, и опять ясное ощущение и понимание того, что расстаться просто так уже невозможно и новая встреча неминуема. Потому что первое же прикосновение ее узких пальцев было страшно узнаваемо, словно они уже несчетное число раз касались друг друга. Bruler la chandelle par les deux bouts… Свеча явно зажглась сразу с обоих концов…
Пора, пора мне быть умней! Опять вспомнился Пушкин. Пора, но как? Был такой французский автор ХIХ века Гастон Данвиль, написавший «Psychogie de l’amour», то есть «Психологию любви». Так вот мсье Данвиль утверждал, что в мозгу каждого человека складывается свой особый «образ любви». И слагается он из ощущений и представлений времен, когда в человеке просыпается половой инстинкт. Мы ничего о нем не знаем, но именно в нем воплощен «тип любви» каждого. И всякий раз, когда мужчине встречается женщина, обладающая чертами «образа любви», хранящегося в подсознании, внезапно и страстно вспыхивает любовь. А вот некий доктор Фере определял любовь с первого взгляда как «импульсивную боль – род подавленности, дрожь, спазм, электрический удар, головокружение», что-то вроде «недомогания, которое испытывают лозоходцы, когда их жезлы указывают источники подземных вод»… «Импульсивную боль лозоходца» он при встрече с Николь явно не испытал, а вот что-то вроде узнавания «образа любви» в духе мсье Данвиля точно было… Было-было, не отпирайтесь!